Я, с вашего позволения, продолжу публикацию выступлений на конгрессе в Лондоне. Вот еще один очень интересный взгляд на то, кто мы есть на самом деле. Гость конференции из Праги, писатель Иван Толстой.
Толстой: Надеюсь, Вы поняли, что писатель - это громко сказано. Как Толстой, так сразу писатель. Я всего лишь только журналист, и еще и радио-журналист, я работаю на радио "Свобода" в Праге...
...Я задумался о том, что такое русская судьба, какую она имеет силу, как трудно с ней бороться внешним образом на примере своего сына. Сейчас ему 14 лет, мы увезли его совсем маленьким ребенком сперва в Париж, где он ходил в детский сад. Поступил он в школу в Праге, в американскую школу, по сути, школу, опекаемую американским посольством. Ни в каком русском учебном заведении он не был, не знает, что такое играть во дворе с мальчишками. Он родился в Петербурге, бывает там, когда мы летом приезжаем. То есть он – мальчик, выросший за границей. И тут он мне как то на мой вопрос говорит, что он будет делать на следующий учебный год. Переходит ли он в какую-то там стадию молодежной школьной организации? Говорит: нет, он не перейдет туда. А почему? Как-то не очень он, я вижу, хочет говорить: «по одному пункту я не пройду». Он учится довольно хорошо и на хорошем счету в школе: и я говорю: «Интересно, по какому же это?» И физически он сложен сильно и занимается хорошо, и английский язык блестяще знает и т.д.
- Ну там есть один пункт.
- Скажи, что за пункт?
Я вижу, что он готов сказать только потому, что я, родной человек, спрашиваю, только потому, что я пойму и мягко отнесусь к этому.
- Ну ты понимаешь, там восьмой пункт – это присяга.
- Что же за присяга?
- Ну, присяга американскому флагу.
- Ну и что? – думаю циничный я.
- Я могу только русскому флагу присягать.
Это говорит мой сын, который в России почти никогда не жил. Причем у меня дома не патриотическое воспитание, не православное, мы говорим абсолютно обо всех предметах. Мои дети всегда присутствуют при взрослых разговорах, с любой критикой, любой проблемой. Мы живем в Европе, значит, мы должны понимать, почему нас многие не любят. Я считаю, что мои дети должны знать обо всех неприятностях, с которыми им, возможно, придется столкнуться. Они должны быть готовы понимать отношения, отвечать, в случае чего, вступать в какой-то спор или полемику, понимать, что думают инокультурные у нас.
Но это, оказывается, сила некоего русского чувства сидит иррационально в человеке. Это не то, что в нем воспитано мною, это есть некий генетический факт.
Так вот... говоря слово "Общины", мы как бы собираем, делаем некие воздушные шары, надуваем смысловые? А чем же наполнены эти воздушные шары? Наполнены конкретными русскими судьбами, индивидуальностями, персоналиями, с которыми приходится или придется сталкиваться каждому...
Я вот давно уже, с тех пор как работаю на радио, вот уже лет 10, занимаюсь таким проектом, который можно назвать устной историей, собираю рассказы самих эмигрантов об их жизни и записываю на магнитофон. Кое из чего я делаю радиопередачии, но в основном нет, потому что не приходиться делать такие передачи, скорее это такие большие романы, рассказанные людьми о самих себе...
...Эмигрант, как и любой оставшийся в метрополии человек, - личность, индивидуальность, и он не хочет, чтобы к нему относились как к представителю какой-нибудь общины или какой-то группы, он хочет, чтобы к нему был индивидуальный личный и психологический подход. Если эмигранта не разговорить, если не показать ему свою заинтересованность, свою любовь к предмету, свое уважение к его судьбе, Вы никогда не добьетесь никакого рассказа о его собственном прошлом. Рассказ каждого эмигранта, которого Вы согрели и разговорили, это драматический роман. Русские, оставшиеся в метрополии, могут иметь другую судьбу, но каждая судьба эмигранта – судьба драматическая. Нет эмигранта без драмы в душе, он покинул свою Родину. Легко себе представить от чего он отказался, чего лишился, по доброй или не доброй, опять-таки, воле...
...Без этого совершенно невозможно представить себе нашу с Вами историю, нельзя представить наши корни. Если мы говорим об объединении русских или русскоговорящих по всему миру, мы должны понять, откуда мы и кто мы? Примеры своих судеб, которые подают эмигранты, - это примеры, которые объясняют и нам смысл нашего существования. Когда никем не опрашиваемый в течение жизни русский эмигрант в каком-нибудь Мюнхене или во Франции где-нибудь, или в Соединенных Штатах рассказывает Вам свою судьбу, он начинает понимать, зачем он жил всю эту жизнь и Вы, слушая его, начинаете понимать смысл человеческого существования, смысл изгнания. Вы начинаете ощущать тот прах, который он унес на своих стопах...
...Между прочим, проект "Устная История", к которому я призываю и нынешнее собрание и будущую организацию, которая здесь возникает, может воспитать много русских, сейчас находящихся за границей. Может воспитать целое поколение, большую группу молодежи, которая приобщится к корням, к судьбам им подобным, только на примере недавнего прошлого. И тогда будет совсем неудивительно, что такой пример, с которого я начал, пример моего сына, который ответил так парадоксально, что чужому флагу, тем не менее, он присягать не будет, хоть и учится в американской школе, тогда этот пример не будет единичным, а будет распространенным, и будет это совершенно нормально.
Я, с вашего позволения, продолжу публикацию выступлений на конгрессе в Лондоне. Вот еще один очень интересный взгляд на то, кто мы есть на самом деле. Гость конференции из Праги, писатель Иван Толстой.
Толстой: Надеюсь, Вы поняли, что писатель - это громко сказано. Как Толстой, так сразу писатель. Я всего лишь только журналист, и еще и радио-журналист, я работаю на радио "Свобода" в Праге...
...Я задумался о том, что такое русская судьба, какую она имеет силу, как трудно с ней бороться внешним образом на примере своего сына. Сейчас ему 14 лет, мы увезли его совсем маленьким ребенком сперва в Париж, где он ходил в детский сад. Поступил он в школу в Праге, в американскую школу, по сути, школу, опекаемую американским посольством. Ни в каком русском учебном заведении он не был, не знает, что такое играть во дворе с мальчишками. Он родился в Петербурге, бывает там, когда мы летом приезжаем. То есть он – мальчик, выросший за границей. И тут он мне как то на мой вопрос говорит, что он будет делать на следующий учебный год. Переходит ли он в какую-то там стадию молодежной школьной организации? Говорит: нет, он не перейдет туда. А почему? Как-то не очень он, я вижу, хочет говорить: «по одному пункту я не пройду». Он учится довольно хорошо и на хорошем счету в школе: и я говорю: «Интересно, по какому же это?» И физически он сложен сильно и занимается хорошо, и английский язык блестяще знает и т.д.
- Ну там есть один пункт.
- Скажи, что за пункт?
Я вижу, что он готов сказать только потому, что я, родной человек, спрашиваю, только потому, что я пойму и мягко отнесусь к этому.
- Ну ты понимаешь, там восьмой пункт – это присяга.
- Что же за присяга?
- Ну, присяга американскому флагу.
- Ну и что? – думаю циничный я.
- Я могу только русскому флагу присягать.
Это говорит мой сын, который в России почти никогда не жил. Причем у меня дома не патриотическое воспитание, не православное, мы говорим абсолютно обо всех предметах. Мои дети всегда присутствуют при взрослых разговорах, с любой критикой, любой проблемой. Мы живем в Европе, значит, мы должны понимать, почему нас многие не любят. Я считаю, что мои дети должны знать обо всех неприятностях, с которыми им, возможно, придется столкнуться. Они должны быть готовы понимать отношения, отвечать, в случае чего, вступать в какой-то спор или полемику, понимать, что думают инокультурные у нас.
Но это, оказывается, сила некоего русского чувства сидит иррационально в человеке. Это не то, что в нем воспитано мною, это есть некий генетический факт.
Так вот... говоря слово "Общины", мы как бы собираем, делаем некие воздушные шары, надуваем смысловые? А чем же наполнены эти воздушные шары? Наполнены конкретными русскими судьбами, индивидуальностями, персоналиями, с которыми приходится или придется сталкиваться каждому...
Я вот давно уже, с тех пор как работаю на радио, вот уже лет 10, занимаюсь таким проектом, который можно назвать устной историей, собираю рассказы самих эмигрантов об их жизни и записываю на магнитофон. Кое из чего я делаю радиопередачии, но в основном нет, потому что не приходиться делать такие передачи, скорее это такие большие романы, рассказанные людьми о самих себе...
...Эмигрант, как и любой оставшийся в метрополии человек, - личность, индивидуальность, и он не хочет, чтобы к нему относились как к представителю какой-нибудь общины или какой-то группы, он хочет, чтобы к нему был индивидуальный личный и психологический подход. Если эмигранта не разговорить, если не показать ему свою заинтересованность, свою любовь к предмету, свое уважение к его судьбе, Вы никогда не добьетесь никакого рассказа о его собственном прошлом. Рассказ каждого эмигранта, которого Вы согрели и разговорили, это драматический роман. Русские, оставшиеся в метрополии, могут иметь другую судьбу, но каждая судьба эмигранта – судьба драматическая. Нет эмигранта без драмы в душе, он покинул свою Родину. Легко себе представить от чего он отказался, чего лишился, по доброй или не доброй, опять-таки, воле...
...Без этого совершенно невозможно представить себе нашу с Вами историю, нельзя представить наши корни. Если мы говорим об объединении русских или русскоговорящих по всему миру, мы должны понять, откуда мы и кто мы? Примеры своих судеб, которые подают эмигранты, - это примеры, которые объясняют и нам смысл нашего существования. Когда никем не опрашиваемый в течение жизни русский эмигрант в каком-нибудь Мюнхене или во Франции где-нибудь, или в Соединенных Штатах рассказывает Вам свою судьбу, он начинает понимать, зачем он жил всю эту жизнь и Вы, слушая его, начинаете понимать смысл человеческого существования, смысл изгнания. Вы начинаете ощущать тот прах, который он унес на своих стопах...
...Между прочим, проект "Устная История", к которому я призываю и нынешнее собрание и будущую организацию, которая здесь возникает, может воспитать много русских, сейчас находящихся за границей. Может воспитать целое поколение, большую группу молодежи, которая приобщится к корням, к судьбам им подобным, только на примере недавнего прошлого. И тогда будет совсем неудивительно, что такой пример, с которого я начал, пример моего сына, который ответил так парадоксально, что чужому флагу, тем не менее, он присягать не будет, хоть и учится в американской школе, тогда этот пример не будет единичным, а будет распространенным, и будет это совершенно нормально.
Pages