Правительство России выделило 692 тысячи евро на содержание 648 могил на французском кладбище

Как-то летом 1975-го мне на работу, в редакцию большой газеты, позвонил отец: "Бросай все и срочно приезжай!"

Я бросил и рванул с улицы Правды, 24, на родную Горького, теперь Тверскую.

- Где ты бродишь, - раздалось страшно сердитое отцовское, - мы с французским гостем никак не можем открыть эту бутылку.

Я еще возился с пробкой от "Цинандали", а гость, седоволосый усталый человек лет за 70, очень тихо представился:

- Николай Бенуа, только какой же я французский...

Плакала в тот день моя работа. Старинный друг нашего рода художник Николай Бенуа потряс тогда рассказами о русском Париже и очень необычным языком, в котором легкий, едва заметный акцент компенсировался неслыханной исконностью. Говорили о многом и о многих, а в конце гость оставил на красном секретере несколько фотографий:

- Это то, что вы просили.

На черно-серых фото могилы Бунина, актера Мозжухина и почему-то особо почитаемой у нас в доме балетной примы Преображенской, и еще одна скромная могилка с нашей фамилией. И я понял, это наши, уехавшие в далекое "туда" в конце 20-х.

Нет, все-таки не родное фамильное Ваганьково, но и кладбище Сен-Женевьев-де-Буа даже тогда, в сухие и молчаливые 70-е, сделалось не чужим. И когда трудился собкором в Париже, 27 километров с поворотами и разворотами, не дай бог, проскочить Сен-Женевьев, преодолевались одним желанным махом. Церквушка, которую построил родственник моего знакомца Николая Бенуа - Альберт, нешумные и такие непривычные для французских пейзажей березы и почти полное безлюдье. В конце 80-х - начале 90-х шумных нашенских экскурсий туда еще не водили, и даже великого русского писателя Астафьева возили мы на кладбище тихо-тихо. Он первым делом поклонился Бунину.

А я отыскал-таки с помощью молчаливого священника три увиденные тогда на фото могилки. Даже пришлось показывать батюшке свой серпастый, чтоб он, не слишком в ту пору дружелюбный, понял, что родные.

Но родные ли? Наверное, все-таки да. Заброшенные волею судьбы в парижское далеко люди. Забвение дома, полный разрыв с Родиной и родственниками. Но оставалась кровная связь, узы, которые временем не рвутся. И разве родственная, духовная близость зависит только от частоты встреч?

И сколько таких похожих, исковерканных судеб, одинаково грустных историй. Мы не в ответе за разрыв. Мы в ответе за то, чтобы такого больше не было.

А тогда, на Сен-Женевьев, произошло и узнавание, и встречи с ушедшими великими соотечественниками. Никому уж точно не подсчитать, сколько русских похоронено под Парижем. По некоторым данным, свыше десяти тысяч - это самый крупный наш зарубежный некрополь, принявший первого русского еще в 1927-м. История теперь известная, но оттого не менее тяжелая. Сотни россиян, далеко не молодых эмигрантов, доживали свой тяжелый век в приюте под Парижем. Они уходили, и местное кладбище принимало сначала их, а потом и других знаменитых и не очень соотечественников, постепенно под шелест берез превратившись в русское. Наши кресты и наши могилки с нашими надгробными надписями. И пристанище погребенных здесь корниловцев мирно и нежданно гармонично соседствовало с последним приютом русских героев французского Сопротивления, расстрелянных немцами. Поэтесса Гиппиус наверняка бы не противилась появившимся здесь скромным надгробиям современного поэта и бунтаря Галича или автора "В окопах Сталинграда" писателя Некрасова. И только памятник гениальному Рудольфу Нуриеву несколько выпадал из общего российского стиля - слишком, в отличие от самого танцовщика, крупный, несколько, прости меня Господи, помпезный... Надгробие великому его собрату по профессии Сержу Лифарю смотрится как-то гармоничнее.

Постепенно появлялись на кладбище и надписи с именами, ставшими мне знакомыми уже по парижской жизни. Еще недавно водил меня по своему некогда закрытому для советских музею полковник Дубенцев. В нескольких просторных залах вывезенные с риском для жизни и спрятанные при немецкой оккупации знамена его гвардейского полка, портреты последнего государя императора, иконы, на которые молились перед боем. И вот лежит он, полковник Дубенцев, в заранее приготовленном для погребения месте.

Кстати, это удивляло. Некоторые немногие представители той первой волны эмиграции закупали еще при жизни места на кладбище, о чем свидетельствовали специальные таблички. По французским законам за могилы надо платить, пара десятилетий - и место пропадает. Вот и появлялись на кладбище могилы в два, в три слоя... Могли уйти, бесследно исчезнуть следы русских фамилий, составлявших славу и честь державы.

А последние, уже в этом новом веке, редкие мои наезды на кладбище здорово расстраивали. В городке Сен-Женевьев, видно, появлялось все больше вьетнамцев, которые стали не то что вытеснять, а соседствовать с нашими, с моими. Как же хотелось, чтобы кладбище оставалось русским. Французы, чтобы вы ни читали о них в наших СМИ, терпеливо ждали возвращения долгов. 1000 евро с каждого из шести с половиной сотен участков, чьи хозяева-обитатели ушли безвозвратно.

И вот свершилась долгожданная справедливость. Кладбище останется русским. Правительство России выделило под Новый год средства на погашение чужих долгов, благородно признанных своими. Это первая крупная дань памяти тем, кто вынужден был расстаться со своими березками и обрести покой под чужими. По крайней мере, до 2011-го проблема решена. А к тому времени будет создан Фонд поддержки русского кладбища.

Вообще в последние годы мы доказали, что с памятью у нас не так уж и плохо. Восстанавливается российский некрополь на христианском кладбище в Касабланке. На уход за мемориальными комплексами с захоронениями советских воинов в 49 странах ежегодно выделяется около двух миллионов долларов. Пусть пока так, хотя потребность в два с лишним раза выше. На забытом греческом острове Лемнос после восстановления освящены могилы Донского казачьего войска.

Но это первые шаги. За ними, уверен, последуют и другие. Никого не прощаем мы, и никто не отпускает наши грехи, ибо здесь никто не нуждается в прощении. Скорее понимаем, познаем и признаем, вновь считаем своими.

Николай Долгополов
"Российская газета" - Неделя №4565 от 17 января 2008 г.

Кто похоронен на Сен-Женевьев-де-Буа

Писатели Иван Бунин, Алексей Ремизов, Борис Зайцев, Виктор Некрасов
Поэты и прозаики Дмитрий Мережковский и его супруга Зинаида Гиппиус
Драматург и бард Александр Галич
Художники Константин Коровин и Константин Сомов
Приемный сын Максима Горького генерал французского иностранного легиона Зиновий Пешков
Участник заговора против Распутина Феликс Юсупов
Кинорежиссер Андрей Тарковский
Танцор Рудольф Нуриев
Балетмейстер Серж Лифарь
Балерина Матильда Кшесинская