Черный кот, грязная Бетти и Чико Чикурано

I

Всё пошло наперекосяк с самого утра, будто за окном автомобиля заплетала серую косу хмурая сука-пятница, а не разогревался перед боем умница-вторник. В кабине стало душно и я свернул на обочину, чтобы предупредить, что опаздываю, и содрать с себя флюоресцентную служебную куртку.

Она стояла на углу, бесцельно перебирая содержимое карманов до неприличия искусственной дублёнки. Серо-бурый силуэт, лишённый соблазнительных признаков прекрасного пола, но исполненный очевидного намерения. Будь она тысячу раз хороша собой, я бы не стал тратить время на выслушивание белиберды о том, как ей хочется кушать, курить и трахаться за двадцатку или «хоть сколько», если двадцатки у меня нет. Двадцатка была, но не было времени для дискуссий, я опаздывал на встречу... Однако, давайте вернёмся в самое начало этой истории.

У меня есть кот. Маленький. Непослушный, как все дети, беспородный и своевольный, зато в наружном смысле он - само творение нетребовательной кисти К.Малевича. Во всяком случае, ничуть не лучше многих его нетленных шедевров. Недаром я прозвал его "Кришной". Кришна любит спать на моей подушке, положив левую лапу себе под ухо, а правую - мне на нос. Вообще-то, я не храплю, но, видимо, ему дует.

Все чёрные коты имеют общую особенность - репутацию неутомимых распространителей вируса неудачи. Когда всё хорошо, мы не придаём этому значения, но когда в здоровом месте ломается кость непрочного скелета инфраструктуры, первые шишки падают на голову именно ей, сволочи: "что за непруха!", - говорим мы, - и это почти не-, но всё же помогает. Потом звоним друзьям, потом ещё кому-то и к вечеру личные тучи над головой незаметно поглощаются единым мировым циклоном. До следующей засады.

С самого утра, как я уже сказал, всё шло не как по маслу. Кришна "заблудился" и в кухне пахло отнюдь
не шоколадом. Всё будет хорошо, - соврал я себе, хотя уже знал, что не будет...

II

Когда я вернулся в кабину и сел за руль, Она всё ещё скреблась в закрытое окошко, готовая осчастливить меня уже за бутер с голландским сыром (если я хоть что-то смыслю в языке жестов) и, прежде чем нажать на педаль газа, пришлось опустить окно и грозно улыбнуться. Рванув с места в опор, я чуть не зашиб какой-то совершенно немыслимый микро-воатюр, который попросту не заметил в ретровизор (ну не возить же с собой микроскоп). Водитель перламутровой бусинки на колёсах тут же перекрыл мне путь, ударил по тормозам и вылез.. точнее, выдавился наружу. Я по прежнему грозно улыбался и очень нервный студент с розовой морковью вместо носа в ответ так шустро заработал руками, что внутри у меня похолодело и вновь захотелось одеться. Тут весьма кстати сзади кто-то посигналил, а спереди кто-то пропустил и я, обогнув человека-пропеллер, нырнул в густой поток машин, однако, чуял его грозную морковку у своего виска до самого Монтгомери.

Потом какое-то время мне везло. Можно сказать, весьма, вплоть до площади Святого Базилика, где я удачно припарковал фургон, но был заперт другим микро-ватюром на целых сорок минут, в течение которых пытался обелить репутацию Кришны, попивая скандально дорогой кофе в ожидании встречи.

Когда вторая чашка опустела, стало жалко и денег, и Кришну. Ничего не работало, даже в русском центре культуры кого надо не оказалось на месте, а кому не надо - были там и задавали по телефону разные нетелефонные вопросы. И тут мне опять стало жарко. Точнее, теперь уже нам.

Но провидение смягчилось. Что-то там наверху ослабило хватку и, скрипнув, колесо судьбы как будто покатило. В «центре» нас встретили радушно, в «Шлейпере» тоже, более или менее. в Галерее не жаждали увидеть наших взмыленных рож, но, как ни странно, были им рады. А на большом перекрёстке в окно снова постучалась Она.

Это была другая Она, но отличалась от первой немногим. Те же спелые двадать-двадцать два, тусклая, неумело напомаженная улыбка поверх пожелтевшего мрамора и липкий, невыразительный взгляд из отравленного колодца. Я опустил стекло, на колени упал жёлтый листок с фотографией премилого младенца и текстом, угадать содержание которого можно было даже не читая. Но я потрудился. Пока горел красный, порченая кокотка сделала свой круг и снова застыла у моей двери, с нетребовательной, почти безразличной лёгкостью протянув грязную ладошку. «Нет у неё никакого ребёнка» - подумал я, - «в глазах её ничего материнского», - и покачал головой. Евро полтора мелочи, звенящей на каждом ухабе, всегда найдётся в пепельнице некурящего пилота, с ними легче расстаться, чем с козявкой в носу, но мы, люди, не любим, когда нас дурачат. Мы любим помогать тем, кто любит нас, а вымогатели любят только наши деньги. Я сказал ей «нет», но листок не вернул. Она пожала плечами. Мы продолжили путь, увозя нехороший осадок.

Первой печатной лаборатории дома не оказалось. Это была полная жопа, хотя само место напоминало скорее грязную дырку в ней, - пара разбитых витрин и клочки объявлений. Труп второй печатной лаборатории выглядел чуть получше, - жопой, но при трусах. Мысли невольно вернулись в утренний тёмный тоннель. Назад умышленно ехали другой дорогой, но на перекрёстке в окно опять постучали. На этот раз это был уже не Она, а Он, хотя в остальном – как две капли проточной воды похожий на предшественниц. Клон помахал перед окошком уже знакомым жёлтым листком и я, сложив губы в сухой дипломатической улыбке, показал ему свою копию. Парень явно узнал младенца, но почему-то не проявил отцовских чувств и лишь выбросил руку в непонятном нагловатом жесте, означавшем, по-видимому: «Отваливайте!..И без вас забот хватает!». Я отвалил, рассеянно покусывая губы, раздумывая о том, что стало с моим любимым городом и почему выражение «всё меняется» редко означает что-либо хорошее.

К счастью, Саша не изменился. Он встретил нас старым еврейским анекдотом, который я тут же забыл, но на его место мгновенно лёг новый еврейский анекдот, приправленный жареным циплёнком, салатом и красным вином. Мы вышли из подъезда когда пробило полночь. Хорошее время для плохих людей. Прощаясь, я было подумал, что день вопреки ожиданиям удался, а неудача с треском провалилась, но что-то сосало под ложечкой. Что-то было не так..

Разглядывая неуместную дырку (как всё-таки многогранно и выразительно слово «жопа») в том месте, которое несколько часов назад прикрывал очень уместный, хотя и старенький «Кенвуд», я мгновенно покрылся испариной, но уже через минуту расслабленно плюхнулся в сидение и отчалил, но не в сторону полицейского участка, а прямо домой. А что было делать? Инструмент и оборудование остались нетронутыми. Пожаловаться на горе-грабителей за то, что вырвали с мясом древний сиди-плеер, который если я до сих пор не выбросил, то только из-за дырки? Поплакаться о пропавших медяках и промасленной рабочей сумке, за которую три года назад я заплатил тридцать енотов? Или поднять шум из-за украденного крепления для навигации - украденного вместе с зарядным шнуром, но.. без самой навигации (не имею привычки оставлять её в машине, что делать)?!

Да, в сумке были кое-какие бумаги, но ничего того, что стоило бы хоть минуты бессонницы. А мне всё равно не спалось. Как страшно стало жить, - размышлял я под сладкий, жалобный стон саксофона, - как страшно стало жить. Если Он, если Она, если Они сегодня не побрезговали влезть в чужую машину ради трёх (максимум пяти) евро чистой прибыли, что ждёт нас завтра? Второй Йоханнесбург? Третий Бухарест?..

Ещё когда парковался и покидал свой фургон затемно, я видел лица этих людей. Те работали в соседнем доме и как раз собирались уходить восвояси. Эти.. с позволения сказать добрые люди, не могли и не пытались скрыть голодных вороватых взглядов, они всё косились и косились на мою машину, в пол-голоса обмениваясь репликами на румынском, пока я равнодушно убирал в «главную сумку» всё, что представляло малейшую ценность. Они прекрасно видели, что я очистил кокпит, не оставив ничего, но всё равно взломали замок. На уровне подсознания я чувствовал, что это произойдёт, но ничего не предпринял, да и не мог ничего предпринять. Это стихия, неизбежность, к которой нужно привыкать, - мириться с ней, а не бороться с Ними. Саша так и сказал мне, - помолись за этих людей, - попроси им у Господа Царства Небесного, поскольку таким жалким крохоборам в жизни не светит ничего, кроме таких же жалких крох.

Но боже мой, как страшно.. Не за себя. Не за детей. Не за Кришну. За будущее. Будущее, в котором нет ни киборгов, ни терминатора, но кишмя кишит крохоборами, рвущимися в бой за пригорошню медяков...

* * *