Житие мое. Не любо - не слушай, а врать не мешай!

То ли здесь то ли где сегодня промелькнуло: "хочется клятвы от мужа". Из мыслей и форм немедленно образовалось: "Клянусь, солнцем и всеми звёздами на небесах любить тебя до конца дней, даже если ты нажмёшь на кнопку паузы в собственном саморазвитии и превратишься в недалёкое одномерное явление под названием "дорогая". Клянусь, не выдать ни лицом, ни жестом скуки в момент живого общения с тобой, любимая, и никогда не иронизировать по поводу смайликов, коими в один прекрасный день (и я в этом не сомневаюсь) будет завершаться сперва каждый твой абзац, затем каждое предложение, а уж потом и каждое слово. Клянусь нести своё бремя с участливой улыбкой - не с покорностью обречённого осла, но с добродушным пониманием, которому учит нас Создатель.
Амен.

Как было замечено, многие любят строить заборы из смайликов в конце предложения, даже если предложение совсем не смешное. Я люблю мыслить образно, даже если предмет разговора избит и банален. Это из-за комплексов. Чужих текстов, в которых преобладают клише (или смайлики), никогда не читаю - либо удаляю их, либо пролистываю, потому и себя частенько ловлю на вторичности, отчего стараюсь молчать, когда нет ясных мыслей и нужных слов. Эпитет "болтун" кажется мне самым самым острым уколом, так что если не отвечаю на письма, не звоню и не стучусь в окошко, стало быть попросту нет слов.

пс. В городе царят прохлада и пастель, совершенно неуместные в это время года. Даже лужи не блестят, а зябнут, дрожат мелкой матовой рябью. Мне их так жалко, что хочется укрыть одеялом и подоткнуть уголки. На пляже за красной чертой всё как будто вымерло, хотя официально лето. Любимое кафе на берегу закрыто на ремонт. Вот точно такое же лето случилось в 1993-м, когда я впервые увидел Брюссель не на экране телевизора - влажное, тревожное и мимолётное. Не лето, а купейный флирт.

Ангел света и печали

Наслаждаясь утренней порцией кофеина и рассеянно пробежав глазами раздел происшествий в местной газете, я обнаружил там следующую заметку (как всегда, вольный пересказ):

«Вчера вечером 78-летняя Гретхен Еверс пыталась похитить в супермаркете пакетик фруктовых карамелек, но так как в магазинах теперь в любую хрень зашит противокражный чип, на выходе сработала сигнализация и ей преградили путь два свирепых агента в штатском. Однако, на вид объект показался им чересчур живым и слишком бойким для своих лет, отчего те боязливо отступили в тень прилавка, благоразумно вызвав по рации военно-полицейскую бригаду, вооруженную тайзерами, противопехотными гранатами и скорострельными штурмовыми винтовками - чп ведь случилось в Брюсселе, а время шло к закату, мало ли что..»

* * *

Прибывший на место происшествия дивизион карателей, прикрываясь пуленепробиваемыми щитами из нанокарбоната, стремительно развернул операцию «Кобра» и взял нарушителя одновременно в шесть прицелов, включая лазерный, оптический, диоптрический и даже апертурный, на случай провала подстраховавшись самонаводящимся стратегическим каноном «Ураган», разработанным на деньги налогоплательщиков специально для разгона пикетов и устрашения антиглобалистов.

Всерьез и надолго устрашенная старушка затаилась в щели между большими коробками со спагетти и равиоли, с горечью признав, что если бы ей в голову не пришла глупая идея с гостинцем для Питера, она могла бы съесть хоть одну карамельку прямо у прилавка. И пусть кошмара уже не избежать, зато не было бы так обидно: «…или вот, не оплатила бы свет за май и не позарилась бы на свежий батон, а взяла бы заплесневевший из мусорного бака у хлебной лавки на проспекте Всеобщего Процветания, тогда, наверное, и пенсии хватило бы на конфеты… или не хватило? … и что мне те конфеты, зубов-то все равно уже.. »

Мысли Гретхен Еверс совсем было заблудились в лабиринте неоправданных надежд, когда со стороны купола донесся злой рокот боевых вертолетов и она с пугающей ясностью осознала, - «Ну вот и всё..»

Шум винтов и рёв моторов, впрочем, были тут же перекрыты одобрительным гулом возмущенной толпы: «Разорвать! Замочить! Набить глотку отравленной карамелью, чтобы неповадно было!» - вопили домохозяйки. «Повесить! Четвертовать! На кол воровку!» - вторили им мужья и сыновья. «Аллах не потерпит неверных у врат эдема!» - вопила передовая молодежь с галерки. Начиналась самая интересная часть представления, отовсюду слышался треск разрываемых оберток и сладкий кондитерский хруст. Народ сыто предвкушал, а старушка, опьяненная всеобщей суетой, на минуту позабыв об опасности, доверчиво потянулась на дивные ароматы безоблачного детства, едва не угодив под залп из всех орудий. Толпа восторженно взревела, - «ДАааа!!!»

Но тут (как это обычно и происходит) вдруг, нежданно-негаданно прибывший на место происшествия в казенном пикапе местный участковый по имени Рене беспардонно нарушил ход операции, лишив разгоряченных звероловов шанса прикончить жертву и разделить добычу. Собрав дивизион со всей его самонаводящейся ерундой в охапку и зашвырнув обратно в бронированные фургоны, Рене осторожными жестами выманил обалдевшую от грохота и дыма старушку из укрытия, усадил в свой потрёпанный служебный автомобиль и пробил по базе данных, после чего дал окончательный отбой заскучавшим без дела спецназовцам. Сам же неторопливо извлек из заднего кармана мятую пачку «Житан», присел на край капота и хмуро закурил..

Курил он долго и все поглядывал искоса на скрытую тенью салона виновницу тревоги национального масштаба. Как ни странно, во взгляде его не читалось ни злобы, ни неприязни, ни раздражения. Рене размышлял..

Спустя минут десять он оторвался от раздумий и канул в прохладном чреве супермаркета, но вскоре чудесным образом явился из ванильной дымки испарений, блеснув полицейским жетоном. В руках Рене держал небольшую серую коробку, которую, обменявшись с администратором парой резких фраз на неизвестном языке, прихватил с собой, заодно увозя и злополучную воровку.

Ещё через две минуты о происшествии забыли навсегда. Пакетик украденных карамелек нашел свой последний приют на дне мусорной корзины, а покупатели принялись набивать свои тележки подарками и вкуснятиной. Подчиняясь пульсирующему ритму планеты, скорый поезд выходного дня стремительно приближался к станции будней и неотвратимость предстоящей встречи заставляла сердца землян биться все быстрее и быстрее..

II

Дрожь, наконец, прошла, адреналин без следа растворился в горькой обиде, но стыд не отступал. Оставшись одна, Грета попыталась успокоиться и поборов тревогу подошла к окну. Двор пустовал. «Соседи, наверное, все видели. А может пронесло?» – как-то совсем не по-старчески закусив губу она прислушалась. Вокруг было совершенно тихо. «Почти как в.. » - Гретхен хмыкнула, прогоняя образ, вызванный неудачным сравнением, и подумала о Рене. «Кто он? На полицейского совсем не похож. Не заполнил бумаги, не заставил расписаться. Почему? Странный, хмурый и... добрый. Помолчал и ушёл. Вот так, просто. А тот, другой, неприятный такой, все заполнял чего-то, требовал, угрожал, а этот другой - понятливый.. и глаза, как у..». Она вдруг заметила чужую вещь на столе и охнула, - «Забыл свою коробку! Как же я её теперь.. что же делать-то!?» – осторожно взяла коробку со стола и зачем-то приложила к уху, а затем, чтобы рассмотреть получше, поднесла ее окну и после некоторых колебаний приоткрыла..

В лунном свете нежно заискрились золотистые блестки множества оберток и в лицо ароматно пахнуло тем самым безоблачным детством, которое давно и бесследно куда-то ушло, не спросив и даже не посоветовавшись. «Бог ты мой, так это же..» - Затаив дыхание, Грета изумленно запустила скрюченные болезнью пальцы в горку дивных батончиков и услышав приятное похрустывание фольги и целлофана разом выдохнула - «..ШОКОЛАД!». Против воли улыбнулась собственному отражению в несуществующем зеркале. Темные кратеры на изрытой оврагами поверхности лица озарились двумя дрожащими синими озерами и тут же на горло мягко легла чья-то невидимая рука, сдавила. Не в силах сдержать эмоций, Грета поставила коробку на выступ подоконника и обхватила лицо руками, но вместо привычной омертвевшей кожи ладоней ощутила лёгкое покалывание. Внезапно, шею лизнул ледяной ветерок. За спиной тихо скрипнула половица..

III

Питер Питтомвил любил природу, любил свой сад, свой ветхий домишко, похожий на огромную глазастую конуру, и вообще хорошо относился ко всему сущему, кроме, пожалуй, долгих зим и дождливых дней. А вот к своей собаке неизвестной науке породы, левое ухо которой было заметно короче правого, а хвост подозрительно напоминал веник, Питер относился совсем не хорошо, точнее, не просто хорошо. Он в ней не чаял души или, говоря по-фламандски, крепко любил. А еще он любил выкурить трубочку перед сном, глядя в бездонную глубь небесного океана.

Когда-то младший сержант Питтомвил летал вторым пилотом на трофейном «U-2», опрыскивал кукурузные поля во всей округе и знал о космосе не понаслышке: «Халле, Дессель, Тонгерен… Венера, Меркурий, Марс... и, конечно, Солнце..», - едва заметно улыбнувшись, старый садовник вскинул два пальца к седому виску в воинском приветствии. Он немного покряхтел, устраиваясь поудобней на одинокой скамье в уютной тиши палисадника, тихо чертыхнулся, достав пустой коробок, облегчённо вздохнул, вспомнив, что ещё один лежит в другом кармане. Наконец, закончив хитрые манёвры с табаком, предвкушая долгие минуты удовольствия, старик нетерпеливо поднёс дрожащую в пламени спичку к заветной горке Чёрной Госпожи.. и тут позади ошалело взвизгнул пес. «Пистон, чтоб тебя! Соседей разбудишь, дурень! Ну что там еще? Опять, небось, крот!? Я тебе сейчас уши-то поровняю, ну-ка..» - Питер не без усилий поднялся со скамьи и обернулся, вторая половина угрозы утонула в подавленном всхлипе. Ощутив под ребрами явившийся из ниоткуда ледник Кицштайнхорн, он выронил трубку, неловко замахал руками, то ли хватая воздух, то ли спасая тусклый огонёк в немеющей груди, и медленно осел на лавку - «Господи, святый!».

По влажному газону, прямо по узенькой лунной дорожке навстречу уходящему в небо голубоватому мерцающему столбу брела, безмятежно улыбаясь чему-то, девчушка. Ах, как она шла! Словно парила по влажному ночному воздуху, не касаясь травы, и лишь бусинки росы подрагивали, оживая на миг в лунном свете, там, где ступали ее босые ножки. И как же было сказочно-прекрасно это видение, все оно словно лучилось и истекало мягким волшебным сиянием. Однако, кроме волшебного сияния в фигурке девочки старику вдруг померещилось что-то еще. Что-то едва уловимое, совсем не волшебное и безусловно очень знакомое. Зачарованный Питер с неожиданной для себя легкостью вскочил на ноги, сделал несколько шагов навстречу загадочному видению, присмотрелся и.. обмер. В тот же миг, луч ожил, дернулся, с шипением прорезав в черном бархате бездны нечто, похожее то ли на дверь, то ли на.. «..бог мой, да это же шлюз!» - бывший второй пилот еще не успел удивиться смелости своей догадки, как встревоженная тишина загудела натянутой струной, готовой лопнуть в любую секунду. Пес подобрался, тихонько заскулил и в этот миг луч полыхнул ослепительным протуберанцем, разорвав остатки темноты. Стена обжигающего света взметнулась ввысь, затрещала миллионами электрических разрядов, опалив щёки старика леденящим пламенем. От неожиданности Питер зажмурился, а когда открыл глаза все исчезло - и девочка, и свет, и «..звездолет!?!»

IV

Ранним утром скрипнув тормозами у подъезда остановилась скорая помощь, а вслед за ней прибыл полицейский фургон. Питер сам сделал вызов, назвав номер квартиры следуя лишь своей догадке. И он не ошибся. Родственников у гражданки Эверс не оказалось, а может были, да никто не объявился, ни к вечеру, ни на следующий день. Никто не плакал о ней, не пожимал плечами, не строил зловещих предположений. Никому не было дела до того, что именно сталось с беззубой нелюдимой старухой, да ещё ко всему и воровкой. Соседи не знали ее. Бывшая учительница биологии и естествознания стесняясь своей теперешней нищеты старалась не попадаться на глаза никому, даже Питеру, которому, следуя собственной интуиции, доверяла чуть больше остальных. Единственным, кого, казалось, обеспокоило загадочное исчезновение Греты, был участковый полицейский. Впрочем, назвать обеспокоенностью его интерес было бы преувеличением. Рене, так звали этого неразговорчивого хмурого жандарма, интересовался только рассказами свидетелей, а поскольку таковых кроме Питера более не нашлось, Рене скоро ушел, прихватив из опустевшей квартиры только ключ и кое-какие бумаги, сложив все это небогатое наследство в небольшую серую коробку.

V

«Странный тип..» - размышлял, глядя вслед быстро удаляющейся фигуре Питер, – «..немолодой уже, взгляд как у древней черепахи, а ходит мягко, беззвучно, точно кот. Нет, скорее даже рысь. Чеширская рысь с серой коробкой. Нда, коробка. Коробка... Так это ж та самая!» - непослушная память достала из хранилища и разложила на невидимом рабочем столе свежие факты вчерашнего дня - «Так, шумиха у супермаркета, вертолеты, стрельба, сирены и поздний визит участкового, которого я, правда, заметил тогда лишь мельком..». Сегодняшний допрос жирной чертой подводил нескладный разноряд. «Неспроста, ох неспроста это..» - но связать воедино все ниточки садовник не успел. Рене неожиданно замедлил шаг, затем остановился и не оборачиваясь медленно поднял вверх указательный палец. На разделяющем их расстояния Питер не столько увидел, сколько почувствовал, как лицо копа исказила неестественная жуткая улыбка и в груди у него снова похолодело. Ледник под ребрами ожил, тот самый Кицштайнхорн, что едва не убил его прошлой ночью. Питер узнал бы этот холод среди тысяч других холодов. Так могло обжигать только одно - ледяное дыхание глубокого космоса! И в ту же секунду над его головой с шипением разверзлась голодная пасть вечности. Питер почувствовал, что падает. Теряя привычный смысл, мир стремительно разваливался на части, уступая место пассивным ощущениям, в которых преобладали температура и скорость, возрастающие пропорционально вспышкам нестерпимого яркого света. Он закричал, но вместо собственного крика услышал тонкий хруст замерзших децибелов, размолотый в пыль истошным воем ускоряемых частиц, поглотивших все то, что минутой раньше еще казалось трехмерным пространством, маленькой составляющей которого был он сам. Невидимые реле замкнулись и рассеянный мигающий сноп голубого свечения превратился в сплошной поток. Питер инстинктивно сжался, но боли не последовало. Не было никаких ощущений, да и самого тела. Были только скорость, холод и свет. Ему казалось, что это навсегда, что холод вечен, свет бесконечен, а жизнь - абсолютный замкнутый цикл, но когда впереди замаячила точка, еще более ослепительная, чем все вокруг, он - увидел. СОЛНЦЕ!

«Боже, прости меня! Я старый, никчемный.. всего лишь человек...». Перестав, наконец, сопротивляться и покорившись неизбежному, Питер открылся, раскинув в стороны несуществующие руки, позволяя свету уничтожить, сжечь и распылить по вселенной остатки его воли, и в тот же миг ледяная волна отступила, отхлынула и спала, оставив на берегу души сложный и одновременно простой и логичный, как ноябрьская снежинка, рисунок абсолютного понимания. А ещё необъяснимое чувство вины перед всеми, кого он знал и кого любил.

VI

Питер оторопело осмотрелся. Ничего не изменилось: дома, деревья, мост в тающей утренней дымке, твертый асфальт под ногами и фигура полицейского, застывшего неподалеку с поднятым вверх указательным пальцем. И все же что-то было не так. «Я» - подумал Питер, - «..я больше не тот, кем был. Да, я все еще второй пилот сельскохозяйственного флота, облетевший Солнце и познавший суть вещей, но я больше не Питер Питтомвил». Садовник отстраненно запрокинул голову и, прикрыв веки, прислушался к новым ощущениям. Повинуясь импульсу, он мысленно взмыл вверх за облака, подымаясь все выше и выше, пока не нашел что искал. Налюбовавшись видом дрейфующей вдоль орбиты машины, он ощупал на корпусе тонкую нить шва вокруг створки шлюзового отсека, постучал по слюде иллюминаторов, обозначенных контурным светом, приложился к легкому и прозрачному как тонкий намек куполу капитанской рубки, после чего причмокнув от удовольствия восхищенно улыбнулся, - «Герметика! Расскажу кому, не поверят. Хотя, не положено, наверное. Впрочем, теперь уже и некому». Послушная память повинуясь команде извлекла из глубин прожитых лет воспоминания молодости, как будто все случилось только что и никто не умирал. Питер изумился четкости образов и собрался было опробовать режим трехмерной интерполяции, но тут где-то в глубине сада заскулил пес.

VII

«Пистон! Ох, горе мое, Пистончик, как же ты без меня!» На лицо старика упала тень, плакать он разучился давно, но боли от этого меньше не испытывал. Питер пристыженно опустил голову, глотнул воздуха и медленно произнес: «Я - Инкао, первый пилот разведывательного корабля «Арзак» - лицо садовника разгладилось и преобразилось - «Время ссылки истекло. Ничто более не связывает моей воли в пределах семи измерений» - пиджак на плечах натянулся и лопнул по швам, юноша оскалился, резко запрокинул голову и свел лопатки, глухо хрустнув позвонками - «Ничто не владеет моими чувствами отныне и навсегда, кроме долга перед Единым Создателем и великой ответственности перед Советом Старейших. Я, Инкао... я..» - Питер растерянно замолчал, мантра не сработала. То есть, да - тело трансформировалось - но что-то все равно пошло не так. Он обернулся. Пес стоял позади. Встретившись взглядом с незнакомцем собака сделала несколько неуверенных шажков и осторожно вильнула хвостом. И этот взгляд, и неуверенность, исполненные трогательного ранимого несовершенства, кольнули его раскаленной иглой точно в сердце, легко пронзив броню холодной рациональности. Боль!? Инкао в изумлении ощупал мощную грудную клетку - «Физиология и кровообращение в пределах нормы, но я испытываю чувства! Даже после трансформации... Это невозможно!!». Ломая барьеры ментального карантина откуда-то издалека ему ответил знакомый голос - «..Возможно.. Если любишь.. значит ты все еще.. человек!». Питер мягко опустился на колено и потянулся к собаке. Пистон рванулся, уткнувшись мокрым носом в молодые сильные руки и тихо заскулил. Несомненно, его подозвал человек и он знал его. Юноша был высок, строен и мало чем походил на старого хозяина, но он был добр, носил его одежду, а значит это был именно он! Или нет?!! Отчаянье и неуверенность захлестнули растерянного пса, он снова заскулил и сердце Инкао дрогнуло. Каким-то шестым чувством понимая, что именно следует сделать, тот, кто когда-то был всего лишь вторым пилотом, собрался с силами и робко попросил. В ответ Рене не поворачиваясь отрицательно покачал головой. «Ну пожалуйста! Я же..» - настойчиво взывал Питер – «Мы же с ним как..» - память настиг очередной виток необратимых преобразований, нужного слова не нашлось и Рене, перехватив коробку поудобней, медленно двинулся прочь. «Мы..как.. семья! Мы.. родные.. души! Я БЕЗ НЕГО НЕ ПОЛЕЧУ!!!».

Полицейский удивленно остановился, и немного помедлив снова поднял указательный палец. Старик обреченно вздохнул, затих и, наконец, сомкнул веки в последний раз, а юный Инкао вместо ожидаемой темноты вдруг совершенно отчетливо и ясно, словно в режиме трехмерной интерполяции, увидел, как Рене, каким-то чудом оказавшийся рядом и все еще улыбающийся, но теперь уже иначе, совсем по-человечески, едва заметно кивнул и вскинул два пальца к виску в воинском приветствии.

* * *

[youtube]0QM-A0nQnEI[/youtube]

Жданов не станет, да и не сможет, наверное, похвастать умелыми жестами рук, но мудрости слов ему не занимать. Сказанное здесь подобно меткому выстрелу, прозвучавшему с опозданием лет на сто. Что ж, спасибо не на двести. «Шанса в одиннадцать процентов не так уж мало для чьей-то судьбы» (с) Айзек Азимов.

К слову об алкоголе я бы охотно добавил несколько крепких матов в адрес коммерческого телевидения, международной политики и генной инженерии. Кто-то возразит, - «Подумаешь, с л о в о! Да хоть и мат!». Между тем, слово есть озвученная мысль. Когда-то она породила материю. Сейчас управляет ею. Горькая ирония в том, что алкоголизм являет собой величайшую прокрастинацию божьего дара мысли: не хочешь думать - выпей, хочешь не пить - задумайся. Лента мёбиуса, капкан для анима и анимуса.

Знаете ли вы, что в сознании любого на первый взгляд ординарного человека задействован и хорошо отлажен биологический барометр с призмой, сквозь которую он видит и чувствует то, что не увидит и не прочувствует ни один пьющий, а именно: непосредственный распад личности на всех его стадиях, от легкого заигрывания до тяжелой умственной, психической и нравственной деградации. Что для пьяницы чудо, для нормального вероятнее всего обман. Когда мы видим упоротых вдрызг соплеменников наш разум отмечает разложение и медленную смерть, однако кино это совсем не научно, хотя отчасти и познавательно.

Справедливости ради нельзя не сказать, что удивительные люди вроде Есенина, Высоцкого, Довлатова, тех же Филатова и Абдулова, Хьюстон и Уайнхаус - тоже понимали и видели. Кто-то из них иронизировал, кто-то боролся, но в итоге проиграли все. А мы - потеряли.

Если переписать имена павших не в бою на папиросной бумаге убористым почерком, рулон окажется слишком тяжел, слишком черен, ибо звезд-алкашей и алкоголичек миллионы и все они - сгоревшие искорки божьего дара, рассыпанные по вселенной. Искорки, каждая из которых могла стать планетой...

От имени сгоревших звезд объявляю следующее полугодие Днем трезвенника. Да будет свет.

[size=15]Вопрос - ответ[/size]

Любой несамоокупаемый проект на планете Земля обречён на неудачу, если в нём не заинтересованы военные или политики. Возьмём адронный коллайдер. Допустим, завтра учёные изобличили антиматерю. Взяли, так сказать, быка за рога.

Что сделали инженеры?
Изобрели новую бомбу.
Что сделали техники?
Создали прототип.
Что сдели военные?
Запросили разрешение президента на проведение испытаний.
Что сделал президент?
Что и всегда делал в этом случае. Он подчинился.

Но вот что-то пошло не так - глобус подавился последствиями, оставив половину человечества без средств массовой земли под ногами и кислорода вокруг рта головы.

Что сделали инженеры и техники?
Задохнулись вместе со всеми.
Что сделал президент?
Почесал репу.
Что сделали военные?
Они - не удивились. Причём не удивились упорно, до последнего дыхания.

В этом суть военных? Нет, в этом их польза. Военные - санитары человечества. Пока доктора лечат штучно, генералы исцеляют массово. Есть человек - есть болячка. Нет человечества, а на нет и суда нет. Природа лишена предрассудков, ей не западло вырастить дикий сад на месте бывшего Пентагона. Ей наплевать на захоронения радиоактивных отходов. И не такое приходилось глотать. Чай, не впервой.

Опрос


Ваше отношение к олимпиаде?

- Срал на олимпиаду
- Мне похуй на олимпиаду
- Олимпиада меня не ебет
- Олимпиада у тебя в штанах
- Да забей ты на олимпиаду
- Поебать на олимпиаду
- О спорт, ты - мир!

Результаты опроса

По результатам лидирует колонка "О спорт, ты - мир!". По совокупности результатов "О спорт, ты - мир!" проигрывает более, чем наполовину. Что это значает? А это означает, что зомбированных телепузиков с каждым годом становится меньше.

Отмечено, что вопреки ожиданиям организаторов очередной так называемой "олимпиады" число туристов на момент проведения олимпийского фестиваля упало на треть. Многих, как оказалось, не ебёт олимпиада, многим олимпиада похуй, а некоторые откровенно забили или, сняв штаны и присев на корточки, попросту навалили на олимпиаду тёплого добра. В результате столь недобросовестного отношения к международному олимпийскому бизнесу собирать подать с недостающего числа телепузиков становится трудновато. Приходится всячески наёбывать и взвинчивать цены на пирожки. У так называемых "спортсменов" не хватает мотивации и стимула - извиваться и калечить себя перед телекамерами за "тихое спасибо" они не очень-то хотят. Изначально бескорыстная идея олимпийских игр давно превратилась в механизм тотальной монетизации, поэтому каждый спортбизнесмен в душе справедливо расчитывает на получение заранее оговоренной суммы денег для покупки квартиры в престижном районе и автомобиля от модного бренда.

Как хорошо известно, большинство профессиональных актёров спорта к концу своей короткой карьеры становятся калеками, забытыми и нахер никому не нужными, поэтому их скромные желания вполне оправданы, и даже очень оправданы. Отдать здоровье в угоду миллионам дебилов, пыхкающих и пукающих, сидя на продавленных кушетках перед заплёванными экранами, только для того чтобы тебя зауважали и тут же забыли навсегда, никто особо не стремится. А зачем? Чтобы прославиться можно на время стать тупой отмороженной пиздой вроде Геры Микрюкова или Ваенгой. К слову говоря, Ваенгой стать значительно проще и начать можно уже с того, что косить под мужлана и писать всякую хуету заглавными буквами, подолгу задерживая палец на клавише "скобка". А можно вообще ничего не писать, а просто нажимать поочерёдно то на скобку, то на восклицательный знак, так даже больше шансов на оглушительный успех у народа.

Здравствуй ма, у нас все хорошо. На Марсе сейчас тоже лето - тепло, сухо, работать ваще влом, но, к счастью, приборам жара не мешает. Я все время сканирую периметр, не появится ли где будка с мороженым, а Сан-саныч следит за холодильником, не дай бог остынет "Туборг", тогда вилы.

В полдень обогнули кратер Гейла. Сан-саныч сказал, что видел божьих коровок, но я думаю, что это были обычные мухи. Ну откуда на Марсе коровы? После обеда шарились по пригорку, искали место для палатки чтоб поближе к кратеру и с видом на закат, а вечером нашли и место, и даже воду, прикинь. Вместо дров содрали покрышку с вездехода, развели костер. Надо сказать, воздух тут спертый какой-то, не то что у нас, но курить можно. И чай вскипятить хватает. Сидим пьем попмадур, хрустим рафинадом и вспоминаем отлет. Ну с Сан-санычем все ясно, а как Я мог перепутаь трамвай с шатлом?!, до сих пор не пойму.

Мам, ты извинись от нас перед пиндосами. Скажи, как вернемся сразу проставимся. Передай, что ничего они не потеряли и делать тут по сути не хер. Ну все, откланиваюсь. Сан-саныч по случаю второго дня слил тормозуху, так что будем гулять. Всех обнимаю, целую. Толян.